Якобсен попался мне на глаза стечением обстоятельств и я не стану рыть сеть в поисках сведений о нем и воспроизводить здесь, выдавая себя за этакого знатока. Про автора знаю лишь (из аннотации Иностранки), что он — "едва ли не самый читаемый в мире норвежский писатель". Честно сказать, других определенно известных мне норвежских писателей не припомню, хотя, вероятно, имеются и такие.

Итак, мною были прочитаны два романа. Собственно, никаких преимуществ у Якобсена перед, например, Сюсако Эндо (тоже "Иностранка"), или Эмисом (Лесовик), или еще кем, — не было. Я ехал в Анапу после Самарской встречи и решил что-нибудь почитать. Книг было — непозволительно много (около полутора десятка). Ах да, еще было жарко. Помните, эту страшную сорокоградусную топку. Видимо, поэтому я взялся за книгу "сурового северного" писателя

По неизвестным причинам роман, который в оригинале называется "Лесорубы", и вначале был анонсирован как "Лесорубы", в конце концов вышел в издательстве под таким названием. Тем более ангелоуподобленность главного героя, которая упоминается одним из персонажей, занимает второстепенное место в сюжете.

Сюжет таков:

Собственно, роман — это летопись одной жизни на фоне некоторых исторических событий. Роман легко читается. Он, кстати, невелик, но, что называется, не вполне в моем вкусе. Ровный "прохладный" (может быть в этом сказывается национальность автора), без накала страстей и резких переходов. В чем-то философский. В чем-то созерцательный. Оценка — 7.

------------------------------------------------------ -------------------------------------

Второй роман я начал читать уже на юге, а дочитывал на обратном пути.

Вот уж и впрямь, спасение от жары — почитать книгу про заснеженные фьерды и суровых бородатых дяденек с топорами и луками.

Итак, роман — житие опять-таки странного персонажа — Геста, коротышки с невероятной памятью и острым умом, которому суждено, отомстив за смерть отца, навлечь на семью месть могущественных друзей его убийцы, бежать из Исландии в Норвегию и уже больше никогда не вернуться на родину. Дальнейшая его жизнь — это, с одной стороны, возвышение, приближение к Эйрику ярлу, который после похода викингов на Англию потерял Норвегию, но стал властвовать в Ноттингеме, с другой — потеря одного за другим близких людей, которые остаются где-то позади и словно закристаллизовываются в совершенной памяти героя. Беспокойная жизнь Геста разворачивается на фоне действительно масштабных событий — христианство распространяется среди варваров и кроме конфликта владык в романе мы еще видим столкновение религий. Обилие имен, мест и событий делает невозможным хотя бы вкратце пересказать основной сюжет. Книга читается ровно, как и первая без резких переходов, по "норвежски" упрямо и тяжеловесно Кроме того, книга может быть небезынтересна любителям скандинавской истории, викингов и т.п. Насколько я могу судить, роман — это кропотливая реконструкция событий и быта того времени, поскольку беглый взгляд на мифы и кое-какие источники, позволил найти "знакомые лица" и события.

Оценка — 7,5. Опять же, не совсем в моем вкусе, хотя объем информации грандиозен, работа автора — огромна и написано объективно хорошо. Для своего читателя.

------------------------------------------------------ -------------------------------------

О других жизнях.

Что роднит два романа одного автора?

Выбор персонажа: это странный персонаж, чудак, дурачок, над которым потешаются окружающие, у которого есть собственный, не лишенный иллюзий взгляд на мир, и упрямство — жить по-своему, наперекор любым событиям.

Фон: беспокойные времена, великие исторические события, когда ломаются судьбы и случаются совершенно невозможные в обыденности происшествия.

Тип сюжета: жизнеповествование, которое складывается из бытовых ситуаций и каких-то совсем простых действий.

Есть и еще кое-что, что я назвал "другими жизнями".

Когда в "Лесорубах" персонаж обнаруживает, что свершившаяся история — память о тех событиях, в которых он участвовал, — не соответствует в действительности тому, что он помнит об этих днях и когда доказать кому-либо, что то, что было на самом деле, становится невозможным, — герой словно бы замыкается в собственной версии событий. Он даже готов признаться, что присочинил кое-что, а кое-что и действительно присочиняет, постфактум, будто назло тому, что реальной памяти все равно не сохранилось. Так вот, он словно бы создает альтернативный вариант своей жизни в который готов поверить. Словно бы меняет свою жизнь на другую, выдуманную.

В "Стуже" меня здорово зацепил один эпизод почти в самом конце. Гест признается своему другу Тейтру, что написал книгу, в которой изложил все события, которые происходили с ним (у него с детства абсолютная память и он ничего не забывает). И тот спрашивает:

— А про Олава ты написал?

— Конечно. Я написал, что он твой сын.

(Тут необходим комментарий. Олав приемный сын Тейтра, но которого Тейтр принял как своего, убедил себя (хоть и знал, что это не так), что Олав — именно его сын.)

Тейтр закрыл лицо руками и долго сидел так, потом опустил руки и улыбнулся:

— Мне по душе твоя книга.

Итак, Ангел выдумывает другую жизнь для себя. Гест идет дальше — он дает другую жизнь другому человеку. В этом диалоге он как бы дает Тейтру доказательства, что Олав — действительно сын Тейтра и точка. Возможно, в книге Геста написана правда, может быть, текст романа "Стужа" и есть та книга Геста, но в этот миг неграмотный Тейтр знает — чудо свершилось: даже если мальчик не был его сыном, с этого мгновения Олав его сын.

Другие жизни, а по сути, персональные мифы, внутри которых живут персонажи романов Якобсена, — носят уже общечеловеческий характер, в отличие от исторических фактов. "Другие жизни" перекликаются с тем, что я пытался (сумбурно) изложить в моей спорной статье про миф.